— Не захваливайте, иначе посчитаю вас льстецом и подхалимом!
— Извините, если я сказал обидно. Мы ведь отныне трудимся не ради карьеры, так? Слово “карьера” — оно объемное, толстое, значимое. Подразумевающее под собой многоразличные блага и удобства, влияние, роль в жизни других людей… И полное семантическое значение оно принимает лишь тогда, когда имеются условия для реализации амбиций карьериста. У меня, капитана Казакова, Коленьки или у Анны амбиций никаких нет, поскольку исчезли названные условия. Остался только интерес.
— Противоречите сами себе, — отозвался адмирал, поправляя воротник непривычной “полевой” куртки, какие обычно носят младшие офицеры. — Интерес к событиям — это уже амбиция. Вы хотите работать только ради действия и выигрыша. Равно как и я. Сумма общих выигрышей будет объединена, в результате чего, если придерживаться вашей оригинальной классификации, получится нечто “объемное, толстое и значимое”. Гуляете по кругу, доктор.
— Уели, ничего не скажу, — рассмеялся Гильгоф. — Так что там на предмет карьерного риска?
— Никогда в жизни так не нервничал, — откровенно признался адмирал. — Малейший сбой, неточность в расчетах, вмешательство третьей силы — и мы погубим уймищу народу, поставим под угрозу всю программу колонизации и, конечно, станем козлами отпущения.
— Не уверен, что стоит всерьез опасаться последнего. Уволят, разжалуют, ордена отберут… Придется наниматься в контору Удава Каа, не пропадем!
— Мы-то уж точно не пропадем, — согласился адмирал. — Однако нам на смену могут прийти люди некомпетентные, не владеющие ситуацией. Положение лишь усугубится. Поэтому я собираюсь держаться за свое кресло всеми четырьмя конечностями до самого финала… Мы не боги, господа. Всемогуществом мы не обладаем, создать Вселенную за сто сорок четыре часа и вылепить человека из глины не сможем, но, по крайней мере, относительно неплохо разбираемся в происходящем. Начинающийся эксперимент целиком и полностью спланирован нами, и я не собираюсь отдавать настолько важное дело в руки дилетантов… Даже если придется пойти на самые крутые меры.
Мы с Гильгофом переглянулись. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Бибирев четко и недвусмысленно намекнул: любая попытка его смещения может обернуться чем-то наподобие тихого преторианского переворота. Николай Андреевич безоговорочно убежден в своей правоте, а коней на переправе не меняют — в период кризиса нет ничего страшнее хаоса во власти.
Неужели адмирала кто-то подсиживает? Да быть такого не может! Бибирев — это гранитный монолит, скала, человек, за спиной которого стоят Имперская безопасность и Главное Разведывательное Управление Генштаба, полностью контролируемые его выдвиженцами! Михаил обязан своим утверждением на Земском Соборе 2265 года не столько завещанию скончавшейся императрицы Анны II, сколько поддержавшим его военным — группировка правительственных и парламентских бюрократов активно продвигала на трон его брата Владимира: младший принц не стал бы вмешиваться в управление страной и желал просто “царствовать”, отдав всю полноту власти чиновникам. Бибирев сыграл в той давней истории не последнюю роль и доселе пользуется расположением Его величества. Или что-то изменилось?
Странная фраза адмирала о “крутых мерах” несла в себе несколько смысловых нагрузок. Во-первых, нам дали понять, что положение его высокопревосходительства нестабильно или может стать таковым. Во-вторых, адмирал по-прежнему уверен в нашей преданности, иначе не стал бы разбрасываться настолько опасными словами. В-третьих, мы будем обязаны поддержать Бибирева в ситуации чрезвычайной и мобилизовать все доступные нам силы — я и Гильгоф останемся в клане его высокопревосходительства при любых обстоятельствах.
Я почему-то вспомнил пухлую розовощекую физиономию Удава Каа. Старикан ценит и уважает Бибирева, можно будет подключить этот резерв… Мои связи в армии, обширнейшие знакомства Гильгофа… Тьфу, да о чем я думаю! Адмирал сам прекрасно управится с любой потенциальной опасностью, без лишней поддержки со стороны ушедшего на покой мафиози, никому не известного капитана, которого в Генштабе не помнят в лицо даже бабушки-гардеробщицы, и холеричного ботаника, пускай даже очень и очень умного!
Бибирев заметил, как изменились наши лица, и улыбнулся углом рта:
— Спокойнее, господа. Я лишь фантазирую, размышляю над одной из вероятностей, а вовсе не прямых неизбежностей. Давайте не будем горячиться и делать преждевременные выводы… Доктор, скажите, что это за фиолетовая точка появилась на мониторе?
— Лолита Борисовна развлекается, — объяснил Гильгоф, мимолетно взглянув на дисплей системы дальнего обнаружения. — “Фельдмаршал Роммель” вышел на низкую орбиту, пределов свой зоны ответственности на севере пока не покидает. Одновременно с сопровождением десанта, Лола будет прислеживать за Дорогами, мало ли какая неприятность!
— И что она сможет противопоставить возможным… э…эксцессам?
— Ваше высокопревосходительство, поверьте никогда не подводившей меня интуиции: сейчас мы вправе опасаться только недоработок со стороны “Птолемея” и диспетчерских служб “Кронштадта”. Хоть голову мне рубите, но атаки со стороны Чужаков не будет.
— Вообще?
— По крайней мере, не сегодня. В непредвиденной и чрезвычайной ситуации придется запрашивать у вас разрешение на использование ядерного оружия — “Франц”, “Бонапарт” и “Роммель” способны устроить жаркую баньку любому недоброжелателю. Но как вы себе это представляете? Дороги Гермеса в один миг перебрасывают из сотен звездных систем миллионные армии, которые сразу пойдут в атаку? Чепуха! Случись нечто похожее, мы сможем их задержать… На какое-то время.